Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство]

— Этот человек, дорогая, не более чем овощ — с головой, способной говорить не более, чем кочан капусты. Его тело такое же иссохшее и скрюченное, как прошлогодний стручок; половина его физиономии расползлась, словно гнилой салатный лист, который брезгливо отодвинут на край обеденной тарелки. И если бы мне приспичило вдруг делиться сердечными тайнами, искать или давать кому-то прощение — я ни в коем случае не стал бы заниматься этим возле кровати, где расположился этот ботанический сад.

Он закинул тросточку себе на плечи, улыбнулся, наклонился и, заглядывая ей в глаза, добавил совсем иным, почти добрым тоном:

— Вот так, мисс Харвей. Я вас шокировал? Вы хотите залепить мне пощечину? А вы повернитесь и убегите. Это было бы логично. Или вы собираетесь разразиться слезами? Эдмунд плачет, вы знаете? Он плачет и кривляется. Похоже, это его единственный способ развлекать общество. И он довольно-таки отвратителен с виду, верно?

— Боже мой, что же они с вами сделали! — воскликнула Кэт, прежде чем успела прикусить себе язык — сердце ее обливалось кровью при виде его мучений. Ей не надо было делать над собой усилия, чтобы сочувствовать этому человеку.

Люсьен выпрямился, его улыбка оставалась неизменной, но глаза по-прежнему не улыбались, были темные и непроницаемые.

— Вы до некоторой степени падаете в моих глазах. Я никак не думал, что вы питаете страсть к мелодраме, мисс Харвей.

Тросточка описала в воздухе замысловатую кривую и принялась выстукивать у него на ладони какой-то ритм.

— Мисс Харвей. Мисс Кэт Харвей. Наверняка вас крестили не под этим простым именем Кэт. Может быть, Катлин? Нет. Вы скорее напоминаете ирландку. Должно быть, Кэтрин. Насколько я знаю, это греческое имя, означающее «непорочная». Вы непорочны, Кэтрин?

Она разгадала его фокус — черт бы побрал и его, и его тросточку, которой он так ловко размахивает. Он хочет отвлечь ее, зная, что она докопалась до истины, скрытой под его холодной, равнодушной личиной, до причины его расчетливой грубости.

Но она не поддалась на его уловку, как ни больно укололи ее его слова:

— Я знаю, что Эдмунд обидел вас, мистер Тремэйн, Эдмунд и Мелани. Но вы должны найти в себе силы и оправдать их. Они не могут без конца расплачиваться и за свою вину, и за вину вашей матери. Мои письма объясняли, зачем вы нужны здесь, вы помните? Человек умирает. Он отчаянно нуждается в вашем прощении. Неужели это невозможно? А если так, то зачем вы вообще явились сюда?

Люсьен подхватил ее под локоть и повлек к широким ступеням, ведущим на террасу. Она попыталась вырваться, но у нее ничего не получилось.

— Жил-был одни человек, Кэтрин, — заговорил он тоном скорее доброжелательным, чем наставительным. — Хороший человек, хотя и не без своих небольших недостатков, небольших желаний, но в общем-то хороший. Давайте на минуту представим, что этот человек — я. И в один прекрасный день один из его близких друзей — кто-то вроде Эдмунда — сообщает этому человеку нечто ужасное: полуправду или даже полную правду, но такую, которая легла на душу этого человека тяжелым грузом, уязвила и измучила его настолько, что он утратил всякий интерес к жизни и находится при смерти.

Кэт старалась сохранять спокойствие, хотя близость Люсьена волновала ее. К ее собственному стыду, она должна была признаться себе, что ей нравится то, что он держит ее под руку.

— Я не вижу никакого смысла в этой истории, мистер Тремэйн. Эдмунд умирает, а не вы.

— Тише, Кэтрин. Человек, о котором идет речь, на самом деле не умер — если не считать душу. Вы ведь понимаете, что это только иносказание. Но продолжим. Услышав, что человек при смерти, этот его друг примчался к нему, умоляя простить за все, что он натворил. Как Эдмунд, который вымаливает прощение у сына Памелы.

Кэт кивнула, поддерживаемая под локоть сильной рукой Люсьена, то и дело косясь на его красивое, бесстрастное лицо, пока он продолжал свою историю.

— И тогда умирающий человек сказал своему другу: «Возьми вот эту подушку у меня в изголовье. Отнеси ее на самую высокую башню в нашем городе, распори ее и развей перья по ветру. А потом собери их — все до последнего перышка, — сложи обратно в подушку и верни ее мне точно такой же, какой она была сначала. Тогда, и только тогда я прощу тебя».

Кэт почувствовала, как покидает ее надежда на помощь Эдмунду.

— Но ведь это невозможно!

Люсьен улыбнулся ей свысока:

— Очень хорошо, Кэтрин. Вы случайно не слышали этой истории прежде? Совершенно так же ответил его друг: «Это невозможно!»

Они поднялись на террасу, он оставил ее руку и отступил в сторону на пару шагов, отчего она вдруг почувствовала себя странно одинокой — словно прежде она была не одинокой, а просто осталась на время без компании. Она ужасно хотела поскорее вернуться к себе в комнату, успокоиться, подумать — а может быть, даже и поплакать, — правда, сама не знала о чем.

Он снова заговорил:

— Я должен дополнить. Умиравший человек сказал: «Точно так же невозможно и для тебя, мой друг, вернуть мне в прежнем виде то, что я так любил: мою жизнь». — И Люсьен церемонно поклонился. — Желаю вам приятного дня, Кэтрин.

Кэт следила, как он удаляется, помахивая на ходу тросточкой. Она понимала, что он имел в виду. Она страдала от того же. Как перья по ветру разлетелись ее собственные мечты. Люсьен равным образом мог говорить и про ее жизнь — счастливую и невинную, — которую она утратила безвозвратно.

Она застыла на месте, не в силах пошевелиться и удерживая рвущееся наружу рыдание.

У нее, вероятно, помутился рассудок, когда она решила, что, вернув Люсьена в Тремэйн-Корт, сможет что-то изменить, когда вообразила, что у него в большей степени могла сохраниться способность жалеть и сочувствовать, чем у нее после того, как был уничтожен ее собственный мир.

Кэт давным-давно привыкла сравнивать обитателей Тремэйн-Корта с тенями, которые мелькали иной раз в ночной тьме у нее за окном, с тенями, уносимыми ветром в самые глухие уголки сада, словно они стремились нарочно укрыться от света из опасения показать всему миру свой истинный облик.

И вот теперь вернувшийся Люсьен Тремэйн должен стать еще одной тенью в этом сборище: Эдмунд, Мелани, Мойна, сама Кэтрин и он.

Все они жили здесь, замкнувшись каждый в своем собственном маленьком аду. Но по крайней мере они сами избрали для себя такую участь. Кроме Нодди. Но и сын Эдмунда — всего лишь младенец, совершенно невинный, все же был обречен на жизнь среди теней, без надежды на возвращение к свету.

— Провались ты ко всем чертям, Люсьен Тремэйн, — еле слышно прокляла его Кэт, глядя, как он приближается к Мелани, выскочившей ему навстречу из гостиной. — Ведь ты был нашей единственной надеждой! Моя боль была такой же ужасной, как и твоя, мое сердце тоже было растерзано, но я все же поняла то, что прошло мимо тебя. Солнце по-прежнему имеет привычку подниматься на небо каждый день, мистер Люсьен Тремэйн, неважно, угодно вам это замечать или нет; и птицы поют по-прежнему, что вы узнаете, если вам угодно будет открыть уши. И наступило время оставить в прошлом ваше прошлое и вновь воссоединиться с миром. И если вы отказываетесь от этого — то лучше бы вам в самом деле отправиться на тот свет!